Я не рассказчик. Я человек, который рисует картинки. Я признаю: рисованная анимация умирает. Мастера рисованной анимации скоро станут не нужны, как когда-то стали не нужны создатели фресок. Но я счастлив, что мне довелось провести в этом умирающем ремесле больше сорока лет. Я догадываюсь, что компьютер способен на большее, чем человеческая рука. Но мне уже слишком много лет, чтобы заставить себя убедиться в этом. Иногда мне хочется сказать: откажитесь от анимации – вокруг нас и так слишком много воображаемых вещей. Современный мир бесплоден, пуст и лжив. Надеюсь, я смогу дожить до того дня, когда все застройщики обанкротятся, Япония обеднеет, и всё вокруг покроет высокая дикая трава. Жизнь – это просто мерцающий в темноте свет. В битве богов и людей людям никогда не выйти победителями. Я законченный пессимист. Но если у кого-то из коллег рождается ребёнок, всё что мне остаётся – это пожелать ему счастливого будущего. Ведь ни у кого нет права говорить ребёнку, что он не должен был рождаться в этом догорающем мире. И мы никак не можем ему помочь – разве что благословить его. Собственно, думая об этом, я и делаю свои фильмы. Мне кажется, что дети интуитивно понимают это лучше, чем взрослые: мир, в котором они родились, безжалостен, безнадёжен и сыр. Несмотря на пессимизм, я не собираюсь делать фильмы, которые говорят: отчаивайся, беги и прячься. Всё, что я хочу сказать – это: не бойся, когда-нибудь всё встанет на свои места, и где-то тебя точно поджидает что-то хорошее. Мы живём в эпоху, когда дешевле и выгоднее купить права на фильм, чем снять его. Большинство современных фильмов построено на одной идее: вначале нужно изобразить зло, а потом – его уничтожить. Так делают все, но, на мой взгляд, от этой идеи пахнет мертвечиной. Как и от другой популярной идеи – о том, что у истока любого злодейства – в жизни, в политике, где угодно – стоит конкретный человек, которого всегда можно обвинить и которого всегда можно наказать. Это самая безнадёжная мысль, которую я когда-либо слышал. Никогда не упускайте шанса сразиться с продюсерами. Люди, которые спрашивают вас, не нужен ли вам ещё один год для окончания работы над фильмом, – самые большие лжецы на свете. Потому что этот год они не дадут вам никогда. Всё, что они хотят – это запугать вас. Я всегда заканчиваю работу до отведённого срока. Никогда не позволяйте работе делать вас своим рабом. Тот, у кого недостаточно опыта и наблюдений, вряд ли может называть себя аниматором. Однажды, когда мы разрабатывали сцену с горящим огнём, часть моих сотрудников призналась мне, что они никогда не видели горящих дров. И я сказал им: "Останавливаем работу. Поезжайте и посмотрите". В тот момент я подумал, что, наверное, я очень старый. Потому что я помню то время, когда все японские бани топились при помощи дров. А сегодня ты просто нажимаешь кнопку. Вдохновение можно найти даже в прогнозе погоды. Конечно, у нас на студии есть и компьютерный отдел. Но я всегда говорю им: "Старайтесь работать неаккуратно, не стремитесь к идеальным линиям. Мы ведь здесь создаём тайну, а тайна никогда не бывает идеальной". Мне не нравится, что многие люди считают, что ностальгия – это привилегия взрослого человека. Дети чувствуют ностальгию точно так же, если не более остро. На мой взгляд, ностальгия – это самая распространённая человеческая эмоция. Ведь жизнь – это непрерывная череда потерь. И дети чувствуют эти потери так же, как и все остальные. Я полагаю, что детские души наследуют историческую память предыдущих поколений. Потом, когда они начинают взрослеть, доставшаяся им память становится всё более и более недосягаемой. Поэтому больше всего на свете я хочу сделать фильм, который способен разбудить в людях эту память. Если я сделаю это, я точно смогу умереть счастливым. Я живу жизнью обычного человека своих лет: хожу в магазин, покупаю еду, а также захожу иногда в кафе – просто чтобы выпить чашку кофе. Ненавижу коллекционирование. Не люблю критиков. Иногда мне даже хочется кого-то из них пнуть. Но я слишком слаб, чтобы пнуть критика. Я не люблю читать рецензии. Я люблю смотреть на зрителей. Самая страшная ловушка, в которую может угодить режиссёр, – это страх того, что на его фильме зрителю будет скучно. Хороший детский фильм нужно снимать с расчётом на взрослых. Главный герой большинства моих фильмов – девочка. Я могу очень долго объяснять, что я хочу этим сказать и как я к этому пришёл, но лучше ограничиться кратким ответом: всё дело в том, что я очень люблю женщин. В моих фильмах очень много свиней. Может быть, это просто потому, что свинью легче нарисовать, чем верблюда или жирафа... Но, если говорить правду, мне кажется, что свинья очень похожа на человека – по поведению и внешне. Обретение свободы – самая большая радость, доступная человеку. Вся красота мира легко может поместиться в голове одного человека. К чёрту логику.
Ну вот и умер еще один человек, любивший меня. И вроде бы сердце в крови, но выйдешь из дома за хлебом, а там — длинноногие дети, и что им за дело до нашей счастливой любви? И вдруг догадаешься ты, что жизнь вообще не про это.
Не про то, что кто-то умер, а кто-то нет, не про то, что кто-то жив, а кто-то скудеет, а про то, что всех заливает небесный свет, никого особенно не жалеет.
— Ибо вся наша жизнь — это только погоня за счастьем, но счастья так много, что нам его не унести. Выйдешь за хлебом — а жизнь пронеслась: «Это лето, Настя. Сердце мое разрывается на куски».
Мужчины уходят и женщины (почему-то), а ты стоишь в коридоре и говоришь опять: — В нежную зелень летнего раннего утра хорошо начинать жить, хорошо начинать умирать…
Мать уходит, отец стареет, курит в дверях сигарету, дети уходят, уходят на цыпках стихи… А ты говоришь, стоя в дверях: — Это лето, лето… Сердце моё разрывается на куски.(с)Воденников
Выныриваешь из сна, задыхаешься, воздуха не хватило: раковина с секретом так и осталась на дне. Что-то внутри меняется -- быстро, необратимо; сил не хватает, мало выдержки и манер.
Бросить бы всё, махнуть в незнакомый город, сидеть, свесив ноги, на мосту над каналом. кататься на эскалаторах, подслушивать разговоры, подглядывать в чужие журналы.
Слушать, как всякий звук в музыке утопает. В проводах, в визге шин, в гуле пустых вагонов: аккордеон, выдыхающий ноты смерти, скрипка - поющая панику. Нет ничего прекраснее скрипки и аккордеона.(с)Шутник
Мы абсолютно, постоянно и повсюду беззащитны. Мы можем перестать быть в любой момент. Тот, без кого мы не мыслим и не чувствуем самих себя, может быть у нас в любую секунду отнят. Это так странно, что даже за пределами страха.
Если мы уязвимы и обречены абсолютно в любой точке бытия - значит, мы в любой точке живы.
Может быть, вернее всего человек создаётся не обретениями, а потерями. Не достижениями и победами, а поражением и утратой.
Только утраты дают нам шанс понять, есть ли в нас что-то, чего они отнять не в силах. Понять, кто мы такие и стоим ли чего сами по себе, оставшись без всего утраченного, - того, что было таким неотъемлемым, таким жизнеобразующе-важным. Утраты снимают с человека слой за слоем - добираясь до сердцевины.
Идёшь по чутко пахнущей предапрельской улице, по нежному вечеру, думаешь: как в глубине осени, в чёрном ноябре, когда уже нет листьев и ещё нет снега, проступают собственные черты мира, оставленного, кажется, и самим временем, - так и мы, лишь выгорев дотла, спустившись к оголённым, обугленным корням своего существа, получаем некоторую возможность обрести то, что в нас неуничтожимо. Не потому, что оно там есть: там может ничего не оказаться. Всего лишь потому, что другого способа это узнать у нас нет.
В жизни непременно должно быть место для безнадёжности. Её стоит в себя впускать. Стоит даже рискнуть проживать её в полном объёме.
Хотя бы для того, чтобы прочувствовать собственные границы.
Стыд и тоска, вина и отчаяние, боль, страх, чувство бесплодности и беды, тупика и краха - все они стоят на страже наших границ. Их нельзя изгонять без риска ослепнуть.
Пройти отчаяние насквозь. Не сопротивляясь ему, но давая ему быть, впуская его в себя, позволяя ему сделать с нами всё, что оно захочет. Прожить его целиком, до последних его возможностей, до предела - пока оно не кончится - и выйти с другой стороны. Может быть, всего себя оставив там, внутри - но всё равно выйти.
Да, человек начинается, всякий раз снова и снова, там, где его отчаяние и ужас - кончаются.
Но как же они смогут кончиться, если как следует, изо всех сил, не начнутся?
Солдат в Бытии - чужом, осеннем, простреливаемом насквозь - человек обречён. Здесь «все рядовые», как говорил Булат Шалвович. Нет привилегированных позиций: пули летят в каждого и каждого обязательно настигнут.
Итак, прожив еще один год, я стал полагать, что трагическое мироощущение — это удел малолетних. В конце концов, понять, что все умрут, — это дело техники. Но уж если ты намерен жить дальше, то будь любезен, придумай себе хоть какое–то оправданье. И тем не менее не могу отказать себе в последнем удовольствии.
Вообще–то я уже об этом говорил, но мне, и правда, было неприятно, что вы тогда не помогли мне выбраться из этой тьмы (а я ведь там лежал здоровый и опрятный), но ведь и вы боялись темноты.
А значит, это выше наших сил. Но я об этом тоже говорил.
Если ты хочешь узнать, Способен ли плыть по реке, Выйди на мост под сияньем луны. И чугунный мост отчалит по речному серебру. Не доплывешь никуда, но многое в жизни - Игра, в которую надо сыграть.
КРЫСОЛОВ № 3 Я научу тебя терять - не оглянёшься и не вспомнишь ни Гаммельн, ни отца, ни мать, ни ящериц каменоломен
В июльский раскалённый день раскормленные горожане за то, что выведу им крыс, мне обещали дочь бургомистрову - не взял, кошель монет - смешно - не дали, футляр для флейты...
Слышишь, мальчик, мой голос? Я не жду ответа, пойдем со мной, танцуй - я буду бить в ладоши, и младшую сестру зови, и слушай - под хлопоты дверей и детский топот за нами вслед - мне ничего уже не нужно
Я научу вас быть тревогой непослушным и измерять шагами чертежи созвездий, ещё? молиться на ночь ветру, чтоб разбудил с утра, ведь хуже нет - проспать билет на колесницу солнца
Послушай голос - ни одной фальшивой ноты теперь в твоей крови - иди - я научу тебя терять(с)ivan4a_ispan4a
Человек рождается полный искренности с чистой совестью, готовый к выходу. Сердце у всех есть, оно не выветрится; не буди лихо, пока оно тихо, да?
пустое имя наполняется смыслом, когда к Человеку его прикладывают, и внутренний орган,похожий на мыло, по телу прыгает, как в огне адовом,
и стрйуки чувств по крови распрыскиваются, и пальцы горят, и сердце стучит в висках. Человек - магазин для любой изысканности, магазин без названия. только глаза - вывеска.
Человек горит внутри, дышит кое-как, Человек карабкается, плачет, молится, он боится, притворяется циником, комиком и часто стесняется своего лица.
но дух человеческий всегда есть внутри, хоть сжигай его, хоть туши слюной. Человек в человеке Человека высмотрит, как фонарь не спутать никогда с луной.
гениальность, избранность - просто куча букв, люди избранны избирать других. только зверь скажет вслух, что другой - каблук, и уйдет один, и не подаст руки...
и создавшие отрицание и Раскльниковы, и скептические - неужели не видите толстой грани вы между энергией и электричеством?
неужели люди достойны разного, неужели разное получаем мы? разве есть в мире безнаказанное, разве не наказывает нас отчаяние?
я совсем запуталась, я еще глупая, вижу краешек, но не знаю чего. может, я могла бы быть вашей лупою? Господи, дай мне перевести незрячего...